Д. Ф. Фикельмон о дуэли и смерти Пушкина.
Долгое время в России многие думали, что убийцу Пушкина всю жизнь мучили угрызения совести. На известной картине А. Наумова Дантес уходит с места поединка, понуро опустив голову. Такой авторитетный пушкинист, как Б. Л. Модзалевский, еще в 1924 году считал, что он "... всю дальнейшую жизнь ощущал на себе упрек лучшей части русского общества, выразителем настроений которого явился Лермонтов в своих пламенных строфах на смерть Пушкина. Всякая встреча с новым русским человеком в течение всей долгой жизни Дантеса была для него без сомнения тяжела и заставляла его насторожиться и чувствовать новое угрызение совести".32
В действительности, Дантес, когда ему изредка случалось говорить с русскими о дуэли, старался - не всегда, впрочем, удачно,- приспособиться к собеседнику. Энтузиаста-пушкиноведа А. Ф. Онегина он уверял, что "... не подозревал даже, на кого поднимает руку, что, будучи вынужден к поединку, он все же не желал убивать противника и целил ему в ноги, что невольно причиненная им смерть великому поэту тяготит его (...)".33 Однако, по совершенно достоверному свидетельству А. В. Никитенко, в 1876 году Дантес представился одной русской даме следующим образом: "барон Геккерен (Дантес), который убил вашего поэта Пушкина". И если бы вы видели, с каким самодовольством он это сказал,- прибавила М. А. С,- не могу вам передать, до чего он мне противен".34
Однако его подлинные чувства яснее всего видны из позднего рассказа Л. Метмана, как мы знаем, значительно более откровенного, чем составленный им биографический очерк: "Дед был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой, что, не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции с большой семьей и недостаточными средствами".
Запомним также, что, по свидетельству Метмана, петербургская драма была для его деда лишь одним us приключений молодости ("avantures de sa jeunesse"), которому он "отводил, однако, незначительное место" ("line place assez mediocre")35
И, наконец, подлинную суть своей мелочной и черствой натуры Дантес в полной мере обнаружил, затеяв против родных убитого им поэта долго длившуюся судебную тяжбу.
Женясь на Екатерине Николаевне, он сумел добиться от опекуна, Дмитрия Николаевича Гончарова, обещания выдавать сестре ежегодно 5000 рублей ассигнациями. Сверх того, 10000 рублей было выдано единовременно в качестве приданого. Суммы, конечно, по тогдашним масштабам русских верхов, весьма скромные, но для почти разоренных Гончаровых и они были немалым бременем. Однако Дантес этим не ограничился. Уже после дуэли, в феврале 1837 года, он получил от братьев жены так называемую "запись". Этим полуофициальным документом обеспечивался переход к Екатерине Николаевне причитающейся ей доли наследства душезнобольного отца.36
В скором времени дела Гончаровых пришли в такое состояние, что выплата содержания Екатерине Николаевне сначала стала неаккуратной, а в 1841 году вовсе прекратилась.
Дантес, конечно, отлично знает, что денег у его шурьев, действительно, нет, но упорно стоит на своем. Сначала прибегает к помощи посредников, а в 1848 году, уже после смерти жены, начинает формальный судебный процесс о взыскании причитающихся ему с Гончаровых сумм и жениной доли наследства. Мало того - по этому совершенно частному гражданскому делу он позволяет себе просить заступничества Николая I.
В течение двух лет его письма к царю остаются без ответа, но Дантес не унимается. 14 октября 1851 года член Законодательного собрания настойчиво просит императора об ответе. Ссылается при этом на "благоволение, которым его величество удостаивал отмечать автора письма во всех случаях". О том, что Николай I как никак утвердил приговор о разжаловании его в рядовые и выслал Дантеса из России, самоуверенный и наглый барон как будто и не помнит... Просит, во всяком случае, "не отказать об отдаче приказа, чтобы мои шурья (...) были принуждены оплатить мне сумму 25 000 (...)".37
Обращение Дантеса, в это время уже вполне обеспеченного человека, было тем более неприлично, что, желая во что бы то ни стало получить с Гончаровых деньги, он нарушал интересы жены и детей убитого им поэта.
Николай I совершенно незаконного "приказа уплатить" не отдал, но все же препроводил просьбу барона Геккерна шефу жандармов Бенкендорфу "для принятия возможных мер, чтобы склонить братьев Гончаровых к миролюбивому с ним соглашению". На наследственное дело было обращено внимание министра юстиции.
"Склонить" Гончаровых, очевидно, не удалось, так кач в последующие годы французские послы еще дважды обращались к русскому правительству по делу Геккерна с Гончаровыми. Только в 1858 году, уже в царствование Александра II и через 21 год после дуэли, опека над детьми Пушкина решила, что "претензия Геккерна в данное время в уважение принята быть не может".
Итак, Дантес, став богатым человеком, так и не отступился от теперь уже совсем для него незначительной суммы. Эта совершенно неприличная тяжба с Гончаровыми рисует, его человеком расчетливым и сухим до крайности. Таков был Дантес в зрелые годы, таков, надо думать, был и з молодости. Веселый нрав, общительность и остроумие кавалергарда обманули многих. По-видимому, на некоторое время обманули и Пушкина...
Вяземский. Мицкевич о Пушкине
Мы сегодня по стопочке водки выпили. Шампанское будет на новый год.
